Том 4. Лунные муравьи - Страница 71

В кухне, куда вошла Агаша, было необыкновенно черно. Стены, потолок, плиту – все покрывал черновато-серый, древний налет не то пыли, не то копоти. В окошко с непромытыми стеклами попадало немного свету.

На плите шипел кофейник, очень большой. Пахло пронзительно и застарело кореньями сельдерея, которые кладут в очень жидкий суп. В углу возилась старая, остроносая женщина.

– Кого тебе? – неприветливо обратилась она к Агаше.

– Раиса Ниловна здесь живет?

– По делу, что ль?

– По делу…

– Дождись. Занята. Вон еще ждут.

У окна сидела на стуле фигура, закутанная, как и Агаша, в платок.

Агаша взглянула, и женщина в платке показалась ей знакомой. Она подошла ближе и узнала подругу, Дуню, жившую в горничных.

Дуня выставила свою бледную мышиную мордочку из-под платка и немедленно стала шепотом сообщать Агаше, зачем она пришла к Раисе Ниловне.

Дуня в два года переменила мест десять, благодаря своей страсти к познанию будущего. Сколько бы жалованья она ни получала, все оно целиком уходило на гадалок. Она хотела знать малейшие подробности того, что с ней случится, и не из каких-нибудь практических целей, а просто из непобедимой любознательности. Она побывала, кажется, у всех гадалок, все говорили ей разное, но она ухитрялась всем верить.

– Ах, Агаша, как эта хорошо говорит! – шептала она, захлебываясь от восторга. – Я уж у нее третий раз. Ты зачем? О Лаврентии своем гадать, это что в Лизку влюблен? Погадай, погадай, она все может. Увидишь. Мне сказала очень верно: будешь ты жить против церковного дома. На другой же день пошла на место – глядь – против церковного дома! Потом говорит: в пятницу опасайся врага. Я и думаю: какой такой враг? А только смотрю – приходит ко мне в пятницу кум Саша и начинает…

Но рассказ Дуни был прерван стуком отворившейся двери. Вышла дама, чрезвычайно пышно одетая, похожая на молодую купеческую жену, в синей бархатной ротонде и белом шелковом платке на голове. Пряча лицо в мех ротонды, она торопливо прошла на лестницу.

Позвали Дуню. Она пробыла недолго и вылетела сияющая. У Агаши с непривычки билось сердце.

Старуха указала ей на дверь, которую и затворила за нею плотно.

Комната была такая же черная, как кухня. В самом углу направо Агаша увидала окно, у окна небольшой стол, а за столом женщину в темном ситцевом платье.

В комнате был беспорядок, валялись какие-то тряпки, ворох неглаженого белья лежал на комоде. Под стулом хрипел мопс, весьма добродушный на вид.

– Здравствуй, голубушка! – сказала женщина. – Подойди ближе, не бойся.

Раиса Ниловна была женщина не старая и не молодая, с полным, бледным лицом, очень добрым и привлекательным. Черные волосы, почти без проседи, она зачесывала гладко, по-старушечьи. В глазах у нее была печальная серьезность и сосредоточенное, почти благоговейное выражение.

– Ты погадать пришла, милая? – приветливо сказала Раиса Ниловна. – Я сейчас раскину карты. Пятьдесят копеект стоит.

Агаша заторопилась, вынула из кошелька пятьдесят копеек и положила на стол.

Раиса Ниловна не торопясь спрятала деньги, не торопясь взяла с окна старенькие карты и разложила их.

Долго смотрела она то на Агашу, то на карты и молчала. Лицо ее становилось все серьезнее.

– Вижу, о чем гадать хочешь, – произнесла она наконец. – Это все правда, он тебя не любит, а любит девушку, что живет от тебя близко. У них ребенок есть. Та девушка ему мила, и он даже имеет намерение на ней впоследствии жениться, а только не женится…

– Не женится? – воскликнула Агаша.

– Вижу его женатым, да не знаю, на ком… Вряд ли на ней… Может, и на тебе… Да, – прибавила она, – все может быть, коли умно себя вести…

И Раиса Ниловна смешала карты.

– Вот что я тебе скажу, девушка. Слушай меня хорошенько. Хочешь, чтоб он полюбил тебя, – это можно. Сказать, что ли?

– Скажите, пожалуйста! – выговорила Агаша, готовая заплакать от волнения.

– Только исполняй свято. Сходи на кладбище, возьми с семи могил земли и тихонько ему куда-нибудь положи, чтобы он не видел, а всегда при себе носил. Потом дам я тебе кусочек сахару. Ты этот сахар положи ему либо в кофей, либо в чай. Он к тебе на восьмой день придет. А если в холодное положишь, в пиво там, что ли, так на пятый день придет, потому что сила с паром не выйдет. Но только от этого он, все равно, через семь лет должен умереть. Хочешь – решайся, не хочешь – как хочешь.

– Нет, уж дайте сахар-то! – просила Агаша, заливаясь слезами.

Раиса Ниловна вышла и через минуту вернулась с кусочком сахару, пожелтевшим и пыльным. Она дала его Агаше и повторила свои наставления. Лицо у нее по-прежнему было искреннее и торжественное.

В кухне уже дожидался сиделец из лавки и старая баба со злым лицом.

Агашу опять охватил запах сельдерея, потом, в коридоре, беспросветный мрак – и наконец она, заплаканная, но верящая и утешенная, вышла на ледяной двор. По-прежнему мокрые, гутые волны тумана двигались между небом и землею, по-прежнему стучали дрожки по мостовой и под воротами бранились дворники. Но у Агаши теперь была надежда.

IX

Звонок следовал за звонком. Лиза едва успевала отворять двери. В кабинете Петра Петровича дым уже давно ел глаза, давно рассуждали об экономическом вопросе, а в одном конце старенький генерал, дама и два каких-то серьезных, должно быть важных, господина уже играли в винт. От зеленого сукна подымался душный запах меловой пыли, свечи в высоких подсвечниках мигали на лакированных углах стола. Петр Петрович хотя и любил винт, однако сам, в качестве хозяина не решался заняться им, тем более что по четвергам он знал, что был несчастлив в игре.