Том 4. Лунные муравьи - Страница 70

– Вы стали бояться Петра Петровича? – с досадой воскликнула Лидия Ивановна. – Кажется, он имел бы случай доказать свою проницательность, если бы только она у него была. Бросьте ненужные фразы. Я требую прямого ответа: вы меня больше не любите?

Давно Лидии Ивановне присмотрелось красивое лицо Перлова. А других достоинств он не проявил. И давно не было в нем ни новизны, ни интереса: он стал для Лидии Ивановны привычным и обыкновенным, как Петр Петрович, даже хуже Петра Петровича, потому что здесь требовалась надоевшая тайна, порой хлопоты… Все чаще и чаще прежняя, томительная скука посещала Лидию Ивановну.

Недавно она познакомилась с чиновником особых поручений; он был толстенький, черноглазый и славно читал Лермонтова. И Лидии Ивановне пришло в голову, что хорошо бы затеять новую историю с совсем новым человеком… Не все же похожи на Перлова и Петра Петровича… Может быть, новый человек и развлечет ее…

Между тем с Перловым она никак не могла порвать. Она писала ему записочки, делала сцены… Ей хотелось, чтобы какая-нибудь внешняя сила заставила их расстаться, помимо нее. А мысль, что он ее бросит, приводила ее в негодование и ужас. Это было бы унижением! И, боясь такого случая, она спрашивала беспрестанно:

– Ведь вы меня любите? Любите?

И Перлову надоела эта худая, смуглая, беспокойная женщина. Но воображая, что она его любит, он малодушно отдалял день за днем сцены и хлопоты разрыва.

– Любите или нет? Говорите, говорите! – настаивала Лидия Ивановна, топая ногой.

– Бог мой, нельзя вечно повторять одно и то же! У вас нервы расстроены, я тут, право, не виноват…

– Не любите вы меня! – закричала Лидия Ивановна и залилась потоком злых слез.

Портьера двинулась. В столовой раздались шаги Петра Петровича и шум накрахмаленного платья убегающей Агаш-ки.

Напрасно Перлов старался унять Лидию Ивановну. Ее рыдания готовы были перейти в истерические вопли. При этом она говорила что-то, вероятно, обычные речи разозлившейся и капризной женщины. Перлов сидел как на иголках. Наконец встал, сказал, что придет завтра, что все будет хорошо, что он ей напишет, – или она ему напишет, – он сам не помнил, чем он ее утешал, – и потом скоро и трусливо юркнул в переднюю, надел пальто, избегая помощи Агаши, н бросился вниз по торжественной парадной лестнице, где на дверях сияли дощечки с надписями, полными достоинства, а внизу ждал серьезный и молчаливый швейцар.

Петр Петрович услыхал стук двери и догадался, что гостя нет. Он переждал минуту и отправился к жене.

Лидия Ивановна сидела у камина и хотя уже не кричала, однако всхлипывала.

Петр Петрович запер все двери, приблизился и произнес тихо и твердо:

– Чтобы ничего подобного никогда больше в моем доме не было. Понятно? И чтобы я этого господина у тебя больше не видел. Я долго молчал, но ты не остановилась перед скандалом, а скандалов я не потерплю, хотя бы запереть тебя пришлось. Помни.

Сказав это, он вышел. Лидия Ивановна сразу притихла. Она опомниться не могла от удивления. Как, этот ничтожный Петр Петрович, суеверный, мягкий… Откуда у него такой тон? Не запрет же он ее в самом деле!.. Но Перлова, действительно, принимать больше нельзя… Тут Лидия Ивановна почувствовала радость, что, благодаря случаю, узел, связывавший ее с Перловым, отлично развязан. Да, но чиновник особых поручений? Придется выдумать что-нибудь. Это даже веселее – быть настороже. Она чересчур мало внимания обращала на Петра Петровича. Он все-таки муж.

И Лидия с интересом погрузилась в обдумывание способов обмана Петра Петровича в пользу чиновника особых поручений.

В кухне Лиза отворила дверь и впустила беспомощно-упрямого Корвина. Лиза чувствовала себя глубоко правой.

«Если сами господа так скандалят, кто меня смеет осудить?» – думала она гордо.

VIII

Маленькую квартиру в первом этаже занимал одинокий барин. Квартира эта выходила на ту же самую парадную лестницу, где жила и Лидия Ивановна с мужем, и Фомина, и важный профессор Агренев, но черный ход был другой. Поэтому Агаша-толстая, перейдя от Фоминой к одинокому барину, не могла проследить, часто ли Корвин бывает у Лизы. Она знала только, что бывает, а у нее, у Агаши – никогда.

Одинокий барин служил, имел хорошее содержание и любил ростбиф с кровью. По праздникам к нему приходила молоденькая, скромная барышня, Катенька; она жила где-то в гувернантках, отлучаться могла редко, а на барина смотрела с благоговением.

Агаша жарила ростбиф, чинила белье, но мысли ее были заняты иным. И вот, один раз, когда барин ушел в должность, она взяла большой платок, накинула его на голову и побежала на Моховую.

Агаша отправилась к гадалке. Одна гадалка – Агаша знала – жила на Песках; но та больше о пропажах говорила; эта, с Моховой, имела другую специальность.

День был туманный. Несмотря на конец ноября, санный путь еще не установился. С неба даже не падала, а оседала какая-то полузамерзшая сырость. Агаша вошла во внутренний двор высокого, грязного дома. Помои, мутная вода образовали выпуклую ледяную кору на всем пространстве двора; теперь этот лед слегка оттаивал сверху, будто потел, и становился еще грязнее.

Агаша спросила у какого-то мальчишки квартиру номер 17. Мальчишка ткнул пальцем в самую дальнюю дверь.

Лестница была совершенно как всякая другая дрянная черная лестница. Но на самом верху, где помещалась квартира 17, приходилось еще идти долгое время пустым, совершенно темным коридором. Агаша нащупала дверь и потянула ее. Дверь отворилась.