Том 4. Лунные муравьи - Страница 68

Подозрительная Лиза с недоверием принимала все ласки Анны Маврикиевны. Зная, что хорошее люди делают друг другу за деньги, она боялась, что чиновница потребует с нее неимоверное количество денег за содержание и уход во время болезни.

Ребенок родился худой, маленький, со странной бледной головой на тонкой шее. Глаза у него были большие, удивленные и круглые; он редко плакал и мало спал.

Квартира Анны Маврикиевны сделалась еще теснее. Очень холодная зимой, темноватая, квартира эта вечно была наполнена визгом, ревом, спорами, запахом вчерашних щей и сохнущих над плитой пеленок. Анна Маврикиевна изворачивалась, как могла, но все-таки сорока пяти рублей в месяц не хватало на большую семью: кроме четырех девочек, в доме был еще мальчик, родившийся месяцев шесть назад. Муж-чиновник, слабый, робкий, худой и преданный, напрасно пытался найти переписку. А когда Анна Маврикиевна исчезала на целый вечер к соседке играть в преферанс, что было ее слабостью, муж терпеливо укачивал ревущего полугодового сына.

Иногда, впрочем, дела семьи поправлялись – например, осенью, после того как девочки проработали все лето в Зоологическом саду… В день крестин новорожденного сына Лизы Анна Маврикиевна решила не ударить в грязь лицом.

Старшая, Зойка, прибрала комнаты и даже отворила форточку. Накрыли в зале стол новой скатертью. Принялись готовить обед. Барыня, крестная мать, должна обедать одна в зале, – для нее взяли телячьи котлетки; остальные гости пообедают после, в спальне, не торопясь.

Корвин уже здесь, аккуратный, чистенький и смущенный. В детской на кровати, в беспорядочной груде тряпок, тихо копошится ребенок, молча, медленно и беспрерывно шевеля тонкими членами, точно серьезный и больной паучок. Корвин все стоит и смотрит на ребенка – и в сердце у него поднимается бесплодная жалость и нежность. Лиза сидит в зале на стуле, бледная, но довольная. Она рада, что Корвин смотрит на ребенка, и начинает чувствовать к «солдату» иное расположение, помимо его смазливости и уменья танцевать.

В зале уже сидит и крестный отец, брат Корвина, злополучный конторщик Петька. Он, впрочем, с виду весьма элегантен, говорит развязно и тонко, и даже осмеливается вставлять французские слова, произнося их осторожно и правильно.

Наконец, влетели младшие девочки с известием, что барыня подъехала. Действительно, через минуту высокая фигура Лидии Ивановны показалась на пороге. Анна Маврикиевна степенно поздоровалась с барыней за руку. Смущенная непривычной обстановкой, Лидия Ивановна вглядывалась в людей, ее встречающих, своими близорукими глазами. С Лизой она поцеловалась и поздравила ее; Пете Корвину подала руку, приняв его за чиновника.

Скромный муж Анны Маврикиевны сидел в детской, кутался в старую кацевейку и качал колыбель своего собственного шестимесячного сына, который не хотел спать.

Лидия Ивановна, от незнания, что говорить и делать, выразила намерение посмотреть будущего крестника.

Но, войдя в детскую, она прежде всего увидала полугодового ребенка Анны Маврикиевны и стала его прилежно рассматривать, принимая за новорожденного.

– Однако он довольно крупный и полный, – сказала она.

Олька и Лелька громко фыркнули, за что были подвергнуты изгнанию. Анна Маврикиевна объяснила, что это – ее сын, а новорожденный лежит на кровати. Сконфуженная Лидия Ивановна обернулась, взглянула – и сейчас же отвела глаза: таким ужасным показался ей этот маленький, невероятно маленький человечек со старческим лицом и нитеобразными, шевелящимися членами.

– Отчего он такой… худенький? – выговорила она. Корвин отвернулся, потому что страшно захотел плакать. Слово «худенький» неожиданно переполнило меру его жалости… он не знал, к кому: к себе, или к маленькому паучку, или к обоим вместе.

В церковь пошли пешком. Лиза и Корвин остались дома. Анна Маврикиевна несла сверток одеял, в глубине которых, вероятно, и находился новорожденный. По дощатым тротуарам, впереди, бежали девочки, низкорослые и многочисленные, и выделывали такие прыжки, что сейчас можно было узнать актрис Зоологического сада.

Лидия Ивановна шла отдельно, подбирая подол. Неловкость ее не исчезала. То ей казалось, что она чем-то обидела скромного мужа Анны Маврикиевны; то она думала, что напрасно надела темное, коричневое платье, что, может быть, это не в обычай… К ужасу своему она заметила, рядом с будущим кумом, новую особу, набеленную, с болезненным и печальным лицом. Она шла тоже в церковь. Ее стеклярусная накидка сверкала на бледном солнце.

– Кто это такая? – тихо спросила Лидия у Анны Маврикиевны.

– Эта? А Петькина Варька. Разве вы не знали? Любит он ее – страх, и она его, давно уже живут вместе, а жениться ему отец не позволяет. Не позволяет – да и на! Что будешь делать, строгий. Не по тебе, говорит, невеста.

Лидия оглянулась, опять обмерла и подумала невольно: «Dieu! Si c'est une fille…»

Наконец пришли в церковь. Там было пусто и не торжественно. Несколько унылых и бледных женщин ждали у стены с таким же свертком одеял, как у Анны Маврикиевны.

Варька скромно встала у двери. Петр пошул искать батюшку; девочки бегали по церкви и висли на перилах в приделе. Анна Маврикиевна завязала разговор с женщинами.

– Крестить?

– Крестить.

– Кавалер?

– Нет, девочка.

– Вот и невеста нашему. У нас кавалер. А что… законная? – прибавила шепотом Анна Маврикиевна, наклоняя голову к самой бледной и унылой женщине.

– Нет, незаконная, – так же тихо отвечала женщина. – Где уж! – безнадежно произнесла она и потупила голову.