Том 4. Лунные муравьи - Страница 38

Девушка не опустила глаз. Молчала, потом, будто с усилием, проговорила:

– Я хотела сказать тебе, Учитель…

Еще раз остановилась, но потом продолжала смелее:

– Ты знаешь все, говорят. Ты рассудишь по правде, по закону. Я хотела просить тебя… Отпусти со мной твоего ученика. Вот его.

Она слегка обернулась и указала на черного.

– Его, – повторила девушка. – Если ты все знаешь, ты знаешь и то, что он со мною обручен. Он из нашего рода самый близкий мне, я одна дочь в доме моего отца, и он должен войти в дом наш. И было обручение и согласие между нами, и он копил деньги для дома, и вместе мы прикупили овец и другого скота. Я была обрученная ему невеста, и никто, кроме него, не может войти ко мне. Как я исполню закон отцов, если он отойдет от меня? Если бы ты видел горе моих старых родителей! Сжалься, отпусти его! Разве мало у тебя учеников? И народ толпою ходит за тобой! С тех пор, как он услышал о тебе, и пошел, и услышал тебя, он уже не возвращался под нашу кровлю, и только от людей я узнала, что он неотлучно с тобою, идет, куда ты идешь, носит ящик с деньгами для бедных, и только раз, с тобою, был он в нашем городе, и с тобой ушел. Я увидела и пошла за вами. Отпусти его. Прикажи ему, а если не послушает, да будет проклят от Бога нарушитель закона!

Ученики заговорили сразу, и ропот их прервал слова девушки.

– Что ты! Что ты! – воскликнул испуганный Яков. – Какие слова у тебя! Разве можно говорить такие речи Учителю? И чего просишь, сама не знаешь! Учитель велит нам оставлять и домы, и жен, и детей, и идти за ним, а ты хочешь, чтоб он повелел оставившему возвратиться?

– Молчи, старик! – прервала его девушка. – Ты прожил жизнь по закону, ты остаток дней отдаешь, а я? Я не оставляю – но оставлена; я не жила – и должна умереть. Я одна дочь у моего отца; он не увидит внуков, я умру, как затоптанная трава, как молодое дерево, не приносившее плодов, род наш изотрется в пыль и пылью разлетится. Учитель не захочет этого! Не для того пришел Он, чтобы мать не видела детей своих!

Зоркий, курчавый ученик с пытливым сомнением поглядел на девушку и сказал, улыбаясь:

– Еще надо исследовать, так ли все, как ты говоришь.

– Исследуй! Рассуждай! Смотри! Пытай! О, я знаю тебя, откуда ты родом! Вас двое там братьев, где другой? Вы все пытаете, все исследуете, нет для вас правды! Что ж ты ходишь за Учителем, пытаешь ли его правду? А не веришь – спроси его, – она указала на черного, – он здесь, он знает, что я говорю правду.

– Девушка не кривит душою, – сказал любопытный с некоторым соболезнованием и обратился к черному:

– Так ты оставил ее? И пошел? Как же ты теперь будешь? Что сделаешь?

Черный, не поднимая глаз, с усилием проговорил:

– Я сделаю, что велит Учитель. Он знает мой путь.

Тогда все глаза обратились на Учителя. Ждали, что он скажет.

Учитель молчал.

Девушка, видя, что он молчит, опять стала молить, протягивая руки.

– Отпусти его, я только его одного у тебя прошу. У тебя так много! Должно же исполняться закону, данному от отцов наших на вечные времена! Должно исполняться!

Нежноликий мальчик, сидевший у ног Учителя, проговорил, точно вздохнул, тихо и глядя вперед.

– Должно исполниться временем и срокам. Должно и закону исполниться…

Девушка говорила опять, но Учитель молчал. Тогда она вдруг, придя в отчаяние, крикнула:

– Ты не хочешь отпустить его? Ты меня не слышишь! Ты думаешь, он любит тебя? Я знаю, не оттого он с тобой, что любит тебя!

Яков, а за ним все другие, посмотрели на черного. Он ничего не сказал, только все лицо его горестно изменилось. И было ясно, что он – любит Учителя.

Но девушка не заметила ничего.

– Ты знаешь, что когда он не видал еще тебя, а слышал про тебя, он уже задумал свое. Ты пророк, и народ слушает тебя, говорят кругом о твоих делах, которые ты делаешь, от них твоя слава бежит впереди тебя, – и подумал тогда он… – он, что теперь сидит и молчит, – не я ли тоже пророк? И не та же ли у меня сила? Потому что, – девушка остановилась от волнения и гнева, – потому что наговорили ему в уши, что он похож на тебя, как близнец… Что одно лицо у вас…

Выкрикнув эти слова, она взглянула пристально на Учителя – и сразу умолкла, с оборвавшимся голосом и широко открытыми глазами. В них было изумление и ужас. Она точно сама не верила, что сказала то, что сказала; точно помимо воли сказала и теперь, взглянув, сразу вся застыла от испуга и нового отчаяния. Ученики поднялись с места, пораженные, и глядели на двух, сидящих друг против друга, на черного человека в желтой одежде – и на Учителя.

Они были похожи, как близнецы. Только один был весь темный, – а другой весь светлый, один яркий – другой ясный. И в лицах обоих была разная тишина.

Ужас, ревность и отвращение овладели учениками, иными смутно, другими остро. Только молодой ученик с бездумным спокойствием и доверием приклонился головой к коленям Учителя, закрыв глаза.

Тогда Учитель поднял на девушку взор – и улыбнулся.

И с его улыбкой вдруг исчезло все сходство между ним и черным. Улыбка его была такой радостной радостью, что видевшие ее уже не верили, что видели, когда она угасла; но у всех, и у девушки, и у окружавших ее, отпал ужас, и точно кто-то твердил всколыхнутой и медленно успокаивающейся душе: «Все хорошо. Видишь, все хорошо».

Девушка, с недоумелыми слезами на длинных ресницах, ступила несколько шагов вперед и вдруг стала на колени.

– Господин, – сказала она кротко и, сама не ведая чему, улыбалась сквозь слезы. – Господин мой! Прости моему неразумию. Я ничего не знаю, а ты все знаешь. Я рассуждала, что мне нужен тот, кто мне обещался быть мужем, а ты отнял его. Но ты не отнял, а я тебе отдаю его, если он тебе нужен. Тебе известен и путь, и закон. Я только знаю, что хочу не того, чего я хочу, а чего ты хочешь. Возьми его, если он тебе нужен.